ИОСИФ ЛИКСТАНОВ - ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮНГИ [худ. Г. Фитингоф]

— Строгий какой! Не мешай — и всё тут, — с улыбкой одобрил его пожилой командир.

Друзья кончили работу, придирчиво осмотрели её. Каждый из них, конечно, нашёл, что он справился с задачей лучше, и, захватив своё снаряжение, они отправились со среза на верхнюю палубу в надежде увидеть наркома. Товарищи сказали им, что нарком минут десять назад был в салоне и теперь пошёл по низам корабля.

Нарком отдавал осмотру линкора всё свободное время. Он шёл в машинное отделение, в кубрик, в орудийные башни, появлялся неожиданно, смотрел, как работают моряки, вглядывался в многообразную жизнь, которая кипела на громадном корабле.

Молодой политработник у карты Финского залива объяснял краснофлотцам значение тактических занятий. У шахты санитары учились поднимать «раненых» на носилках. В плутонге[55] за столом комендоры занимались с артиллеристом по теории.

Линкор жил своей жизнью.

Нарком прислушался. Откуда-то доносились звуки музыки. «Кажется, это в клубе», — подумал он и по трапу спустился вниз.

В корабельном клубе было несколько человек. Один краснофлотец играл на баяне, остальные отбивали такт, хлопали в ладоши. Нарком приблизился к кружку зрителей и усмехнулся. Окружённая краснофлотцами, танцевала молоденькая цыганка, звеня монистами из серебряных монет. Сидя на стуле, вахтенный начальник Скубин командовал:

— Больше жизни, прима-балерина! Повторим первую часть!

Цыганка остановилась, вытерла пот и баском пожаловалась:

— Каблуки высокие!

— Ничего не поделаешь, — вздохнул Скубин. — Такая уж балетная форма.

— Босиком бы лучше, — предложила цыганка.

— Ничего, ничего, товарищ краснофлотец, — сказал нарком, — и с высокими каблуками получается хорошо!

Скубин вскочил, все замерли. Наступило напряжённое молчание. Цыганка, опустив большие, не женские руки, неподвижно глядела на наркома.

— Товарищ народный комиссар, кружок затейников готовится к концерту, — доложил Скубин.

— Продолжайте, — сказал нарком. — Надеюсь, концерт будет удачный.

Он поднёс руку к козырьку и направился к выходу. Цыганка проводила его растерянным взглядом. Нарком остановился, подумал и, обернувшись, спросил:

— Это вы, товарищ «цыганка», сегодня на срезе работали?

— Так точно…

— Фамилия?

— Грач.

— И рамы вы драили с усердием, и танцуете старательно. Это хорошо. Теперь посмотрю вас на концерте… Тренируйтесь получше!

Нарком ушёл. Всё стало совершенно таинственным. Потом вдруг пришла догадка: батюшки, да ведь это же ему Грач не позволил открыть иллюминатор! Он смутился и покраснел до того, что потом прошибло.

— Продолжаем. Товарищ Грач, начинайте! Не ударьте лицом в грязь. Не уступите Гончаренко, — приказал Скубин.

Чтобы Грач ударил лицом в грязь? Чтобы он уступил Остапу? Да ни за что! Баян заиграл. Грач гикнул и ударился в пляс. Он танцевал, крепко сжав губы, нахмурившись, глядя под ноги.

Эта радиограмма обрадовала всех на «Быстром»…

Из радиорубки и каюты командира желанная весть быстро распространилась по кораблю: «Быстрый» включается в тактические занятия.

«Красные» назначили «Быстрому» встречу у острова Гогланд и в то же время сообщили, что миноносцу нужно усилить наблюдение за морем: имеются подозрения, что на подступы к главной базе проскользнули подводные лодки «противника».

Командир миноносца сказал:

— Проходим опасный район. Здесь лодкам просторно. Принять все меры!

Корабль выставил наблюдателей. Каждый из них имел строго определённый сектор обзора. На верхней палубе стало тихо. Люди вглядывались в волны. Серое море было совершенно пустынным, но ему не верили: невидимый враг мог нанести удар каждую минуту.

Щербак, увидев Виктора и Митю, сказал:

— Вот ещё две пары глаз, товарищ старшина. Дайте-ка работу пассажирам.

Старшина сигнальщиков, молодой, решительный человек, схватил одной рукой Виктора, другой Митю, потащил их к надстройке, поставил лицом к морю по борту и приказал:

— Прямо смотреть! Спокойно наблюдать! До слезы глаза не доводить. Друг другу не мешать, не болтать. Ясно?

— Есть, всё понятно, — сказал Виктор и чуть слышно добавил: — Понятно больше маленькой половины.

В просвет между тучами выглянуло солнце и обрадовало мальчиков. Пусть ненадолго, пусть случайно прорвались солнечные лучи, но они были такие яркие, что волны заблестели, как зеркала, пена гребешков закипела жемчужной белизной, металлическая палуба миноносца сделалась серебряной. А небо! Вокруг солнца сияла глубокая, тёплая синева.

— Прямо в глаза бьёт, — недовольным тоном сказал высокий краснофлотец, стоявший неподалёку от мальчиков. — Не вовремя солнце-то!

— А я знаю, как надо смотреть. Нужно только немного прищуриться, вот…

Виктор высунул кончик языка и так прищурился, что Митя засмеялся:

— Ты кикимора болотная!

— Я?

— Ты!

— А ну, повтори!

— Ки-ки…

Виктор ущипнул Митю. Тот подождал и ущипнул Виктора. Юнга подскочил и ущипнул так сильно, что у Мити навернулись слёзы.

— Юнги! — прикрикнул на них краснофлотец. — Не баловать!..

Мальчики сделали серьёзные лица, зашипели друг на друга и, вытаращив глаза, уставились на море. Сейчас же набежали слёзы и стало ещё смешнее. Море, наполненное искрами и блёстками, уходило далеко-далеко, к узенькой тёмной каёмке берега, над которым, подбираясь к солнцу, поднимались серые рваные тучи. Митя схватил товарища за руку, хотел что-то сказать, но не сказал ни слова.

— Чего ты? — спросил Виктор.

— Там… — прошептал Митя. — Нет… опять ничего.

— А что там?

— Палочка какая-то плыла.

— И ёлочка?

— Ты не смейся… Чёрная такая палочка из воды торчала.

Вдруг мальчики увидели… Что? Почти ничего. Издали это казалось чёрной волосинкой, которая выставилась из воды и, двигаясь, оставляла за собой крохотные блёсточки. Вот и всё… Чёрная волосинка и несколько блёсток. Но что-то подсказало мальчикам, что сейчас это самое важное на свете. Они перегнулись через поручни.

— Смотрите! Там, дядя, там! — крикнул Виктор.

— Там, дядя, там! — повторил Митя.

— Перископ![56] — вдруг вспомнил нужное слово Виктор. — Там перископ, дядя!

Но в море уже ничего не было.

— Тихо, ребята! — приказал наблюдатель и, встревоженный, наклонился вперёд. — Смотреть лучше! Лучше смотреть!

Мальчики вытянули шеи, вытерли слёзы, но ничего не видели. Искрилось море… бежали волны… Тянулись секунды или минуты — кто их разберёт. Вдруг наблюдатель сдёрнул с головы бескозырку, не отрывая глаз от моря, замахал ею, закричал тонко и громко:

— Перископ на траверсе,[57] под солнцем! Перископ!

Произошла быстрая смена событий. Мальчики не смогли бы сказать, что случилось раньше, а что позже. За кормой взорвался бешеный белый бурун. Палуба скользнула из-под ног в сторону. Миноносец круто, со всего разбега стал отворачивать влево, пока солнце не остановилось прямо над баком. На корабле гремели колокола громкого боя. По палубе пронёсся вихрь движения. Неизвестно, когда люди успели снять чехлы с орудий. Миноносец, дрожа, рассекал волны. Мальчики услышали чей-то голос:

— Ребята, не торчать у борта! Сюда!

В дверях Ленинского уголка они увидели своего старого знакомого — оптика, обладателя чудесного чемодана. Пощипывая бородку, он внимательно слушал какого-то моряка, только что окликнувшего мальчиков.

— Значит, увидев лодку, надо идти прямо на неё? — спрашивал оптик. — Это занятно… А если она выпустит эти… как их называют… длинные такие штуки…

— Торпеды?

— Именно… Это уже неприятно!

— Сейчас миноносец повернулся к лодке носом — значит, представляет слишком незначительную цель. Кроме того, выпущенная торпеда оставляет за собою след. У нас будет время уклониться, избежать удара. Для того чтобы дать залп, лодка должна выставить перископ, прицелиться, — всё это требует времени, а мы уже начеку. Комендоры готовы каждую минуту открыть огонь. Словом, инициатива в наших руках. Это главное.

— Перископ прямо на носу! — раздался громкий возглас с мостика.

Над палубой миноносца прокатился торжествующий густой голос:

— Открыть освещение!

— Это что? — спросил профессор Щепочкин своего спутника и приподнялся на носках. — Для чего днём освещение?

— Это приказ прожектористу. Прожекторист откроет шторки прожектора, и лодка увидит блеск огня. Его хорошо видно и днём. Миноносец даёт лодке понять, что она обнаружена и «утоплена». Конечно, утоплена условно.

— Это хорошо, что условно, — сказал оптик. — Но если бы всё это происходило на самом деле, я предпочёл бы в эту минуту плыть на «Водолее». Не люблю врага, которого нельзя увидеть в стёкла…